перевод статьи
Тип привязанности у матери и
окситоциновый отклик на младенца
Adult Attachment Predicts Maternal Brain and Oxytocin Response to Infant Cues
Примечание о переводе
1. Все переводы сделаны мной, Элиной Рыженковой. Я не профессиональный переводчик, так что не ждите от меня идеального стиля. Но я достаточно хорошо говорю по-английски и достаточно хорошо разбираюсь в теме этих статей, так что сущностно мои переводы достаточно точны.

2. Все статьи/книги я перевожу не полностью. Стараюсь передать внутреннюю логику текста при минимуме перевода.
Авторы: Lane Strathearn, Peter Fonagy, Janet Amico and P. Read Montague
Опубликовано: Neuropsychopharmacology (2009) 34; published online 26 August 2009
Исследование посвящено связи между типом привязанности у матери, уровнем активации «подкрепляющих» систем её мозга и выбросом окситоцина в ответ на сигналы со стороны младенцев.
На данный момент обнаружены две системы головного мозга, отвечающие за развитие и поддержание материнского поведения: (1) система допаминового подкрепления (отвечающая за положительное подкрепление поведения) и (2) окситоциновая система (отвечающая за привязанность).

Нейрогормон окситоцин вырабатывается в гипоталамусе в процессе кормления ребёнка грудью, во время прикосновений и даже при одном взгляде матери на ребенка и звуке его голоса.

Рецепторы окситоцина находятся в том числе в полосатом теле, важной части с допаминовой системы головного мозга.

Соответственно, окситоцин может связывать социальные стимулы (например, выражение лица ребёнка) с допаминовой системой подкрепления поведения.

Три основных стиля привязанности (классификация Мэри Эйнсворт):

  1. Тип, А («Избегающая/отвергающая»)
  2. Тип В («Безопасная»)
  3. Тип С («Тревожная/поглощенная»
Для типизации матерей была использована методика Adult Attachment Interview.

Люди с типом привязанности В описывают своё детство сбалансированно, в хронологическом порядке, осознавая причинно-следственные связи между событиями и собственные эмоции при рассказе как о позитивных, так и о негативных событиях. Люди с типом привязанности, А описывают события и чувства скорее когнитивно, избегая рассказа о тяжелых событиях либо подавляя проявления негативных эмоций при рассказе о них. Люди с типом привязанности С, напротив, преувеличивают эмоциональный отклик на события, опуская либо искажая осмысление событий.
Результаты:

— Не обнаружено разницы в «фоновом» количестве окситоцина у матерей из разных групп. Однако после пятиминутной игры с ребёнком уровень окситоцина у матерей из группы В возрастает гораздо сильнее, чем у матерей из двух других групп.

— Когда матери смотрят на довольные лица своих собственных детей, в их мозге активируются зоны, отвечающие за допаминовое подкрепление поведения. Подобный эффект не наблюдается при взгляде на довольные лица чужих детей, нейтральные или грустные лица.

— Гипоталамус (отвечающий за выработку окситоцина) у матерей группы В активируется сильнее, когда они смотрят на своих детей, чем когда они смотрят на чужих. Кроме того, он активируется в целом сильнее, чем у матерей из группы А.

— Поразительные различия в активации мозга были обнаружены при показе фотографий грустных детей. Матери группы В продолжали демонстрировать повышенную активность в мозговой системе вознаграждения, тогда как у «избегающих» матерей активировался отдел мозга, отвечающий за чувства боли и досады, и одновременно отдел, отвечающий за когнитивное сдерживание негативных эмоций.
Основной вывод исследования:

Для матерей с безопасной привязанностью любой сигнал ребенка (довольный или недовольный) служит «положительным подкреплением», усиливая и мотивируя материнскую заботу. А у «избегающих» матерей отрицательные эмоции ребенка активируют те же зоны мозга, которые активируются при упущенной выгоде (им соответствуют эмоции досады и раздражения). Эти результаты согласуются с наблюдениями о том, что для людей из группы А близкие межличностные отношения в среднем менее приятны, чем для людей группы В. Матери с небезопасной привязанностью склонны оценивать негативные эмоции детей как отклонение от "ожидаемого" состояния, испытывая при этом досаду и раздражение.
Зачем я это перевела?
Среди моих клиентов очень много мам с детьми. Тема усталости, раздражения, срывов на детей и последующей вины красной нитью проходит через многие часы терапии. Благодаря общей тенденции к гуманизации, у большинства современных матерей есть убеждение, что "на детей нельзя кричать" и что "если ребёнок плачет, нужно ему помочь". Тем не менее, плачущий и требующий чего-то ребёнок — пункт номер один в списке ситуаций, в которых сохранять спокойствие крайне тяжело. Итогом является огромное чувство вины и увеличивающееся напряжение.

Эта статья описывает возможную нейрофизиологическую основу такой реакции на детские слёзы. Процент людей с небезопасной привязанностью в России очень высок. Я не нашла данных о взрослых, но в выборке годовалых детей из благополучных семей Петербурга в 2010 году доля детей с безопасной привязанностью составила всего 6,2% (Плешкова, Мухамедрахимов, 2010). Могу предположить, что и среди взрослого населения России большинство имеет тот или иной тип небезопасной привязанности. А значит, все описываемые сложности с толерантностью к негативным эмоциям свойственны и нам в том числе.

Это не значит, что мы бессильны. Если осознавать происходящее, то способность затормозить автоматическую реакцию со временем увеличивается, организуя пространство для осознанного выбора (и для этого тоже есть своё нейрофизиологическое объяснение). Так что я надеюсь, что эта статья послужит поддержкой в том, чтобы безоценочно осознавать свои особенности, зная, что в основе наших реакций часто лежит не наша "плохость", а всего лишь те или иные особенности нервной системы. Осознание — первый шаг на пути к изменению. В том числе и нервной системы, благо запас адаптивности у неё огромен, а миф о том, что "нервные клетки не восстанавливаются" давно опровергнут.
Made on
Tilda